Джек наблюдал за ними, сложив руки на груди.

– Вижу, что я в ловушке. Два заложника. Брат этого человека и эта леди. С помощью Грейема ваши люди сумели убрать сторожей, которых я поставил у ее комнаты. Но если бы он пришел за помощью ко мне, его брат был бы уже на свободе.

– Почему он должен вам доверять? Какие чувства может питать лакей к блудному сыну?

– Судя по всему, никаких, – ответил Джек. Грейем уставился в пространство.

– Положите окаменелость на стол, – велел Торнтон.

Джек подчинился, и клык клацнул о деревянную поверхность. Внимание матроса мгновенно приковалось к нему. Человек с косицей шагнул вперед, потом по знаку Торнтона сел на корточки у стены.

– Вот ваш Клык Дракона, – сказал Джек. – Но вам его и так обещали. Чего еще вы хотите?

Торнтон подался вперед, его глаза остекленели.

– Эти писания – все, что вас действительно волнует, не так ли? Что в них такого важного? Сентиментальный дневник ваших странствий с Тоби? Проклятая ложь, его россказни о костях?

– Что-то вроде этого.

– На самом деле мне наплевать, почему они так нужны вам, – сказал Торнтон. – Только вы так страстно рветесь к ним. Вы бы отдали жизнь, чтобы заполучить эти бумаги задолго до этого, да?

– Вам нужна моя жизнь? – спросил Джек. – Как мелодраматично!

– Мне нужно только видеть ваше лицо, когда вы будете уничтожать все, к чему так стремитесь. Все эти бумаги. Сожгите их!

– Собственными руками? Это, пожалуй, жестоко.

– Я хочу видеть, как вы это делает! Прямо здесь, в вашем камине. Я мог бы уничтожить их сам, как только нашел. Я хранил их только ради этого момента – чтобы увидеть, как вы сжигаете работу дьявола, вашу работу…

– И вашего кузена. Прекрасно. Снимите удавку с шеи леди, и я это сделаю.

– О нет! – Странный свет безумия сиял в глазах Торнтона. – Мы все знаем, как быстро вы умеете двигаться. Один неправильный шаг с вашей стороны – и она умрет. Проволока остается. Если вы мне подчинитесь, может быть, она и не задохнется.

– А несчастный Джеймс?

– Будет свободен. Если только этот лакей не вмешается сейчас. Сожгите их!

Джек начал с более крупных кусков, любовных зарисовок окаменелых скелетов, странных костей, торчащих из красной земли, черепов, взирающих пустыми глазницами на карающее небо. Итак, один из Сент-Джорджей возвращал ужасных тварей во мрак. В этом был некий черный юмор. Корчась и умирая, драконы в последний раз изрыгали пламя.

Ум его искал выхода, любого выхода из этого тупика, …находил. Потому что даже если он согласится на любое требование, даже если он уничтожит все бумаги до последнего клочка, ничто не помешает человеку в тюрбане Сломать шею Энн последним прощальным жестом.

И даже если он решится, пустив в ход все свои боевые умения, все равно он не успеет.

Грейем прислонился головой к стене и закрыл глаза, матрос в сером тюрбане смотрит на окаменелость, лежащую на столе, но внимание его не рассеялось. Этот человек если и расслабился, то совсем немного. Энн глубоко втянула воздух, потом еще, хотя на глазах у нее блестели слезы. Нет, все равно – один рывок, один поворот, и, прежде чем Джек окажется рядом с ней, шея ее будет сломана.

Значит, ему ничего не остается, кроме как попытаться выгадать немного времени, чтобы поселить в головах врагов как можно больше самоуспокоенности, и быть готовым воспользоваться любым отвлечением, любым преимуществом, даже самым незначительным.

– Вы думаете, – сказал он, обращаясь к Торнтону, – что утрата этих свидетельств изменит реальность? Или ваш Бог так мал, что не в состоянии сохранить правду о собственном творении?

– Молчать! – Глаза Торнтона заблестели, пламя горело в темных глубинах. – Все, что создала ваша наука, все, к чему она привела Тоби, не более чем богохульство!

– «Но спроси у зверей, и они научат тебя… – тихо процитировал Джек, а в огне скрутилась еще одна бумага. – Или поговори с землей, и она научит тебя… Кто не видит во всем этом, что рука Господа создала это?»

– Не смейте цитировать передо мной Священное Писание!

– Особенно «Книгу Иова»? В конце концов, этот рассказ полон сомнений…

– Вы не сумеете отвлечь меня, – сказал Торнтон. – Вам меня не провести. Я долго ждал этого. Я хочу видеть, как дрожит ваша рука.

С мрачной решимостью Джек вернулся к своей ближайшей задаче – уничтожению всего, что он с такими невероятными усилиями старался сохранить в самый суровый год своей жизни. Слова свиваются и чернеют. Цифры превращаются в пепел. Страницы с таким трудом сделанных заметок, писанных при лунном свете, торопливо набрасываемые при каждом удобном случае, завивались дымом и вылетали в трубу. Подсчеты Тоби и наблюдения, блестящая концентрация этого блестящего ума, – пламя все обращает в забвение.

А когда все будет кончено, когда Торнтон убедится, что ничего не осталось, что может остановить его и не дать убить Энн, прежде чем он со своими людьми возьмет окаменелость и исчезнет?

Джек держал над огнем бесценные записи Тоби, свернутые в трубочку, и рука у него дрожала.

Энн думала, что она достаточно напугана, когда матросы вывели ее из ее комнаты с проволокой на шее. Но теперь страх проник глубже, в черные глубины, о существовании которых она не подозревала. Джек спокойно стоял у камина, беря записные книжки и клочки бумаги и швыряя их в огонь. Красный отсвет озарял его лицо, словно он горел изнутри.

Конечно, конечно, у него есть какой-то план! Он не мог не предвидеть, что что-то подобное случится, что возможно предательство!

Но он уничтожает бумаги, одну за другой, и вот его рука дрогнула – эта прекрасная мужская рука с изящными пальцами, которые имели дело со смертью, а теперь дрожат так, будто ее ужас охватил и его тоже.

Если Джек боится, значит, надежды нет никакой.

Пачка бумаг выскользнула из его пальцев и упала на пол.

– Виноват, – сказал он. Он прислонился головой к каминной полке. – Вы должны дать мне минуту. Мне это не доставляет удовольствия, как вы можете себе представить.

– Можете не торопиться, милорд. Но чем меньше вы торопитесь, тем дольше этой молодой леди придется сидеть и смотреть, размышляя, сколько еще минут ей осталось пробыть в этом мире.

– Черт побери! – Джек резко повернулся – в голосе ярость. – Какое это имеет значение! Убейте ее! По вашей философии она, как невинный человек, окажется прямо на дороге в рай?

– Вы не убедите меня, что вам все равно, – сказал, улыбаясь, Торнтон. – Никакие уловки вам не помогут – поздно уже притворяться, что вам все равно, умрет ли она.

Джек нагнулся поднять бумаги и швырнул в огонь новую пачку. Лицо у него застыло, словно он испытывал муки, но он улыбнулся:

– Герцогиня никогда не простит мне, если я замусорю ковры трупами ее гостей.

– Но Энн Марш не гостья, не так ли? Вы и это неизвестно откуда взявшееся существо завтра вступаете в брак. Очаровательная мысль. Плохо, что обещание венчания означает для нее смертный приговор. Неужели вы не поняли, милорд, что моя месть вам только начинается?

Глава 15

Бумаги падали из рук Джека в алчное пламя, как листья с дерева.

Энн внимательно наблюдала за ним. Под очевидным страданием он казался нечеловечески настороженным. Неужели он чего-то ждет?

– Полагаю, об этом вам рассказал наш злополучный лакей Грейем, – сказал он. – А говорил ли он, что наше венчание просто дань общественным условностям? Однако для ваших целей это одно и то же. Мне хотелось бы защитить эту леди и несчастного Джеймса, дороги ли они мне лично или нет. Вам это, вероятно, несколько трудно понять…

– Да, – подтвердил Торнтон. – Вы и Тоби в этом схожи – мямлите сожаления о страданиях невинных. Невинных не существует, милорд. Ни я, ни эта женщина и, конечно, ни вы. Все мы грешники.

– Но может быть, некоторые грехи более тяжкие, чем другие.

Беря в руки новую бумагу, обреченную на сожжение, Джек бросил взгляд на Энн, а потом произнес фразу на языке, которого она не знала. Матрос с косицей вышел вперед и ответил. Державший ее в плену вмешался, и все трое торопливо заговорили.